"Я в этой жизни мало чего опасаюсь"
Запостить в:04.10.2012
Сегодня состоится заседание совета директоров ТНК-ВР, где представители ее акционеров — консорциума AAR и британской ВР — обсудят операционные вопросы. Сейчас ВР ведет переговоры с претендентами на свою долю в нефтекомпании. Собирается ли AAR становиться единственным акционером ТНК-ВР, о роли государства в управлении отраслью и в чем причина коррупции в частных компаниях, "Ъ" рассказал исполнительный директор и совладелец ТНК- BP ГЕРМАН ХАН.
— Готовы ли российские акционеры к партнерству с "Ронефтью" в ТНК-ВР? Будет ли в этом случае AAR рассматривать для себя возможность уступить контроль "Роснефти"?
— Мы не видим никаких проблем в партнерстве с "Роснефтью", наоборот, мы уже имеем успешный опыт совместной работы с госкомпанией в рамках СП "Верхнечонскнефтегаз" и видим много возможностей для синергии в разработке проектов на Ямале, включая совместное использование имеющейся транспортной инфраструктуры. Соглашение акционеров ТНК-ВР предполагает аналогичные права и структуру корпоративного управления для нового партнера, приходящего вместо ВР, таким образом, мы ожидаем, что партнерство будет паритетным.
— Готов ли AAR выкупить всю долю ВР? Каков может быть формат этой сделки? Во сколько AAR ее оценивает? Что AAR будет делать с 100% компании?
— Консорциум ААР планирует сделать BP новое расширенное предложение о выкупе всех принадлежащих ей акций в ТНК-BP за наличные средства. Мы начали работать с Rothschilds Group по организации синдиката банков, которые профинансируют эту сделку. Заемные средства будут привлечены ТНК-ВР. Если сделка состоится, в течение некоторого времени компания будет направлять существенную часть прибыли на выплату кредитов. Надеюсь, что на дивиденды также хватит средств, поскольку у компании отличные производственные и финансовые показатели.
Мы должны сделать предложение BP до 17 октября, когда истекает 90-дневный период переговоров. Окончательное решение по стоимости доли ВР еще не принято, но в любом случае оно будет конкурентным. Консолидировав пакет акций ТНК-BP, ААР со временем может рассмотреть разные опции, среди которых IPO и привлечение нового стратегического партнера.
— Обсуждали ли вы возможность консолидации 100% ТНК-ВР с властями страны?
— Обсуждать такую идею рано. Сначала нам все-таки нужно провести или закончить серию переговоров и выйти на какое-то предполагаемое решение. А уже с ним идти что-либо обсуждать. На таком, я бы сказал, примитивном уровне обсуждение не может быть конструктивным и результативным.
— Как вы оцениваете работу ТНК-ВР за последний год — без постоянного руководителя и на фоне нового конфликта акционеров?
— Компания по-прежнему работает четко. Нет ничего более постоянного, чем что-то временное. Противостояние между акционерами и обсуждение каких-то аспектов наших отношений длится уже достаточно долго. И менеджмент к этому адаптировался. У нас все внутренние корпоративные процессы работают. Все наши положения, решения, они, несмотря на фактически отсутствие совета директоров, одобряются. За это время был выстроен некий внутренний процесс по контролю над тем, чтобы строго и еще более внимательно относиться к вопросам корпоративного одобрения.
— ТНК-ВР для вас по-прежнему стратегическая инвестиция, от которой не планируется отказываться?
— Безусловно, для нас эта инвестиция является абсолютно стратегической. Это означает, что мы сохраним свою позицию в этом бизнесе. С этой целью мы проводим различного рода консультации на разных уровнях и с разными контрагентами.
— Пока окончательно не станет ясна структура акционеров, у ТНК-ВР не будет ни руководителя, ни полноценного совета директоров?
— Да, потому что это все напрямую зависит от того, кто и как будет владеть компанией. На сегодняшний день ТНК-ВР находится в равновесии, и пока это нас устраивает.
— Есть ли разница в отношении государства к частным компаниями и тем, которые оно контролирует?
— Нет, я бы не сказал, что какая-то разница чувствуется с точки зрения отношений государства. Может быть, есть какие-то, совсем такие слабо уловимые нюансы с точки зрения текущей деятельности, но особой разницы я не вижу. Есть небольшое исключение, конечно: менеджмент госкомпаний более чувствителен к различного рода регуляторным мерам или даже сигналам какого-то неформального характера. Например, в части удержания цен на внутреннем рынке менеджмент частной компании более сориентирован на коммерческий результат, а менеджмент государственной компании относится более спокойно к экономическим результатам. И я иногда обсуждаю эту тему с коллегами, которые держат цены на внутреннем рынке, хотя экспортный паритет ушел уже достаточно далеко, и из-за этого получается некий демпинг, который не в наших интересах. А они мне отвечают, что получили команду и должны ее выполнять, потому что просто управляют активами, а не владеют ими.
Но есть и другая чувствительная область — доступ к ресурсам. И мы объективно видим, что госкомпании имеют определенные формальные преференции в части разработки шельфа и неформальные — в части приобретения различных крупных активов, потенциально доступных для всего рынка. И государство, имея соответствующие механизмы, управляет процессами в своих интересах. На наш взгляд, это не совсем справедливо, потому что налоговая нагрузка абсолютно пропорционально распределяется на всех. Открытая конкуренция могла бы приносить в бюджет гораздо больше.
— Вы входите и в президентскую комиссию по ТЭКу, и правительственную. В чем для вас разница между ними?
— У правительственной комиссии формат абсолютно понятный: это обсуждение, формализация тех аспектов отрасли, по которым проходят постоянные консультации между различными министерствами, ведомствами и компаниями. Это такая площадка, где можно обменяться мнениями, расставить приоритеты и задать те или иные процессы. Комиссия, возглавляемая президентом, носит более стратегический характер, о чем было объявлено на первом же заседании комиссии. На ней должно обсуждаться ограниченное количество стратегических вопросов, то есть она не предполагает длинную и загруженную повестку — один-два вопроса. Кроме того, на президентской комиссии можно послушать мнение экспертов, провести какое-то обсуждение и наметить тренд развития. Она также имеет и вторую часть, которая предполагает неформальное общение.
— Вы действительно были инициатором создания нефтяного клуба, который потом стал президентской комиссией?
— Да, я был инициатором.
— А вас не смущает, что главную организационную роль в ней играет глава компании-конкурента, президент "Роснефти" Игорь Сечин?
— У нас, безусловно, есть конкуренция, но при этом у нас есть и целый ряд аспектов, которые, собственно, нас и объединяют. Поэтому обычной формой или привычной формой обращения к президенту является коллективное письмо. Поэтому в этой части я считаю, что господин Сечин может быть и достаточно полезным звеном. И то, что он является секретарем этой комиссии, никоим образом не смущает.
— Вы, как совладелец частной компании, не опасаетесь большего усиления роли государства в экономике и конкретно в отрасли? Например, через "Роснефтегаз"?
— Я в этой жизни мало чего опасаюсь. Я считаю, что стратегическое решение о том, какую роль должен играть "Роснефтегаз", принимает руководство страны. А это уже вопрос того, куда мы движемся как государство. Потому что декларации должны совпадать с направлением развития. С одной стороны, мы слышим постоянно из уст разных чиновников упоминания о том, что сегодня в экономике присутствие госсектора избыточное, но тренд явно не на снижение, а, наоборот, на его увеличение. Особенно после кризиса 2008 года. Произошла некая концентрация, и это является определенным тормозом в развитии экономики. И происходит отток инвестиционных средств из России. Это с одной стороны. А с другой — возникают такого рода идеи и тенденции, вроде "Роснефтегаза" по укрупнению.
Я, безусловно, за более свободный рынок. Считаю в целом, что доля государства в экономическом секторе должна снижаться. И я согласен с той позицией, которую неоднократно поддерживал и декларировал президент, что это должно происходить за справедливые деньги и абсолютно рыночно. Но при этом я считаю, что работа в этом направлении должна быть плановой и наличие или отсутствие средств в бюджете не должно являться неким катализатором.
— Уже несколько лет нефтяники просят правительство начать использовать новую налоговую систему. Какой, на ваш взгляд, она должна быть?
— С нашей точки зрения, идеальным решением был бы переход на более понятную, более стимулирующую повышение эффективности систему — взимание налогов с прибыли. Оборотные налоги, например, не дают гибкости с точки зрения бизнес-планирования и возможности оставлять больше средств и инвестировать их в производство. Есть еще и фактически второй оборотный налог — экспортные пошлины, которые формально к налогам не относятся, но идут в бюджет. С одной стороны, любой переход связан с рисками, и они значительны из-за социальных программ и обязательств, взятых на себя руководством страны. Поэтому на сегодня нет такого созревшего предложения, которое бы можно было серьезно рассматривать. Тренд не к глобальным изменениям, а локальным. В то же время, например, была принята очень качественная налоговая система "60-66", которая полностью себя оправдывает. Она сумела поддержать экономику добычи на зрелых месторождениях. Но этот положительный эффект отчасти был съеден, например, повышением тарифа на транспорт нефти и энергетику. При этом рассматривается и активно планируется применять различного рода льготы в отношении новых месторождений, в отношении трудноизвлекаемых запасов. Я думаю, что в какой-то момент времени количество различного рода льгот и их администрирование придет к некому критическому объему, и тогда будет, возможно, принято решение о более кардинальных изменениях. Но я не думаю, что они произойдут в ближайшие три года.
— И вы не будете просить ускорить этот процесс?
— Просить мы будем, но эти решения приниматься не будут. Поэтому сегодня мы продолжаем некий диалог о стратегических изменениях, но на самом общем уровне, без деталей.
— ТНК-ВР в разгар конфликта акционеров говорила, что ее очень интересует шельф. Потом было даже предложение от "Роснефти", но очевидно, что оно носило весьма формальный характер. Готова ли ТНК-ВР к шельфовым проектам? На каких условиях?
— Я бы сказал, шельф для любой средней и крупной компании — потенциально интересная вещь. Это перспектива, сложная перспектива, дорогостоящая, рискованная, но мы этим должны заниматься. Вот сейчас у нас есть доля в газовых месторождениях на шельфе Вьетнама, мы работаем там в качестве оператора, что дает нам опыт и помогает сформировать подход к таким проектам в России.
— Но готовы ли работать в таких условиях, которые предлагает "Роснефть"? Где придется брать на себя затраты на геологоразведку, а потом еще и выплачивать премию?
— Наша концепция на сегодня заключается не только в том, чтобы иметь абсолютный контроль. Мы готовы выходить в определенные конгломераты, консорциумы на правах миноритариев и набирать опыт, минимизируя риски, связанные с управлением. Пока мы каких-то детальных переговоров на эту тему ни с кем не ведем. К предложению "Роснефти" я отношусь как к формальности: мы обменялись несколькими письмами на эту тему, у нас прошли очень поверхностные консультации, и ничего детального, конкретного мы так и не получили.
— Каковы планы ТНК-ВР по международному развитию? Компания по-прежнему намерена ограничиться уже имеющимися проектами во Вьетнаме, Венесуэле и Бразилии?
— Это наша тактика. Стратегия заключается в том, чтобы продолжить некую диверсификацию и построить эффективную систему управления. Во вьетнамском и венесуэльском проектах мы чуть больше года, за это время провели различные интеграционные вещи, внедрили нашу систему управления. От властей Вьетнама, например, получили сигнал о том, что наше предложение по одному из участков шельфа интересно, и мы видим определенные возможности для его развития. У PetroVietnam, в свою очередь, сохраняется интерес и к работе в России, поэтому мы начинаем переговорный процесс. Но я бы не сказал, что наше развитие во Вьетнаме жестко увязано с проектами коллег в нашей стране.
В Венесуэле, где ТНК-ВР принадлежит 40% в Petroperija, 26,6% в Boqueron и 16,67% — в Petromonagas, физические показатели бизнеса радуют. Пока, правда, мы не можем с нашими венесуэльскими коллегами наладить процесс получения дивидендов. Мы ожидаем, что после окончания предвыборной кампании в Венесуэле процесс войдет в системное русло, ведь с проблемой сталкивается не только ТНК-ВР, но и все другие игроки.
Но самое главное для нас сейчас — это Бразилия, проект "Солимойнс". Сейчас на участке пробурено девять скважин, ряд из них были неудачными, но вот последняя скважина считается удачной. И на основе этого результата можно сделать выводы о том, что есть промышленные запасы газа, возможности монетизации этого газа. Например, рассматриваем партнерство по инфраструктуре с Petrobras, которая добывает газ на соседнем участке. Правда, входя в этот проект, в первую очередь мы рассматривали его как нефтяной, но геологоразведку участков с потенциальным нефтяным наполнением мы еще не проводили.
В целом я бы сказал, что мы постоянно рассматриваем какие-то новые возможности, но пока концентрируемся именно на этих проектах. Это логично с точки зрения нашего бизнес-плана и показателей эффективности. Раньше мы активно смотрели на перерабатывающие проекты в Европе, но с учетом преференций со стороны российского государства для нашей нефтепереработки предпочитаем инвестировать в нее. Кроме того, продолжаем рассматривать возможность участия в проектах по добыче нетрадиционного газа на Украине.
— Хотите получить опыт в такого рода проектах?
— Да. Кроме того, Украина зависит от импорта, соответственно, там развита инфраструктура, и при благоприятном стечении обстоятельств, если геология подобных проектов подтвердится, то там можно построить хороший бизнес.
— А в целом, на ваш взгляд, мировой энергобаланс изменится от более активной разработки сланцевого газа?
— Я не аналитик, но считаю, что перспективы сегодня уже очевидны. Кто бы там чего ни говорил. Есть значительные физические объемы газа, которые влияют на рынок США, который является значительным с точки зрения потребления и в серьезной степени определяющим с точки зрения цены. Думаю, что этот дифференциал цен, который существует на сегодняшний день в Европе и США, будет кем-то использован, кто-то будет на этом зарабатывать. И это, безусловно, должно повлиять на ситуацию на европейском и российском рынках.
— Каковы перспективы вашего газового проекта "Роспан"? Как вы оцениваете переговоры с "Газпромом", от которых зависит уровень добычи газа?
— На сегодняшний день у нас построена такая система взаимоотношений с "Газпромом", при которой мы не испытываем проблем из-за ограничений по приему газу. Мы реализуем большую часть добываемого газа через СП с "Межрегионгазом". Поэтому никаких жалоб на "Газпром" и нареканий по отношению к концерну нет. Что касается разработки "Роспана", то на данном этапе у нас есть четкая картинка о геологических перспективах этого месторождения. И мы находимся в фазе формирования концепции разработки месторождений, она найдет свое отражение в трехлетнем плане, который мы предполагаем в конце ноября — начале декабря защитить. В связи с этим же мы рассматриваем сегодня договор, который позволит монетизировать порядка 70% всего газа, который будет добываться на "Роспане". Оставшиеся 30% мы сможем монетизировать путем заключения долгосрочных договоров на поставку на внутренний рынок.
А в целом, я считаю, что монополизм "Газпрома" не полезен, прежде всего, для самого концерна. Потому что не создает необходимого давления, а поиск более эффективных путей решения проблем является жизненно необходимым. Но это такой философский вопрос. Безусловно, мы понимаем, что с точки зрения системы ценообразования на внутреннем рынке, особенно для населения, через "Газпром" осуществляется определенного рода субсидирование. Но я все равно думаю, что в среднесрочной перспективе с учетом того внешнего давления, которое рынки оказывают на "Газпром", процесс его перехода из монопольного состояния в рыночное произойдет. Мы уже видим, что конкуренция на внутреннем рынке независимых компаний с концерном все сильнее, и очевидно, что это процесс будет только развиваться.
— Принято считать, что коррупция — это, скорее, проблема госкомпаний, где менеджеры распоряжаются не своими деньгами. Но выяснилось, что в ТНК-ВР, например, такие истории тоже происходят. Компания сейчас судится в Лондонском суде с бывшим директором департамента логистики Игорем Лазуренко, который получил несколько миллионов долларов в качестве "откатов" от участников тендеров. Как вообще такая ситуация стала возможной? Тем более он считался человеком из вашей команды, которых в компании осталось очень мало и которые пользуются особым положением.
— Их осталось немного, а почему случилась эта история, вопрос философский. В фильме "Место встречи изменить нельзя" Жеглов говорил, что есть три гидры, которые человека съедают. Вот одна из них — это алчность, и, видимо, существуют такие категории людей, которые не могут себя в этом плане побороть и управлять своими желаниями, соизмерять их со своими потребностями и возможностями. Та зона, за которую на протяжении длительного периода времени отвечал господин Лазуренко, только в последнее время начала приобретать прозрачные и цивилизованные нормы. В транспортной отрасли возникало большое количество разных компаний, посредников, трейдеров и так далее. И в подобной серой зоне получилось, что человек, который пользовался серьезным доверием, проработавший в нашей системе много лет, фактически пришедший к нам с улицы и ставший профессионалом, не выдержал испытание. Как говорится, Остапа понесло. Но я сам стараюсь к этому всему относиться спокойно и неэмоционально. Такие моменты есть и, к сожалению, будут. А позиция ТНК-ВР ясная, четкая и прозрачная: мы с такого рода прецедентами боремся и будем бороться в независимости от сумм.
— А от самого Игоря Лазуренко вы будете теперь требовать возврата средств?
— Не будем, а уже требуем. Мы имеем всю информацию о его активах, понимаем, какой объем денежных средств потеряла компания. Российские правоохранительные органы уже возбудили уголовное дело.
— В ТНК-ВР, например, проводят тесты на полиграфе. Довольно нестандартная практика.
— Да, это в том числе и специально для сотрудников, которые попадают в зону подозреваемых. Безусловно, мы всячески приветствуем информацию со стороны подрядчиков и перевозчиков, всех, кто так или иначе получает подобного рода сигналы и предложения. Надо сказать, что за последнее время доверие со стороны подрядчиков компании повысилось, все видят, что мы не пытаемся демонстрировать борьбу с коррупцией, а действительно ее проводим. И это наше четкое кредо.
Кирилл Мельников
Коммерсантъ
